Просто ни о чём...

 

ГЕРАСИМОВА Виктория Анатольевна, студентка 5-го курса отделения психологии факультета философии и социальных наук Белорусского государственного университета, г. Минск.

Этот текст ни о чём. Он не содержит в себе никакой прагматики, ничего побудительно-обязательного, ничего концептуального, если за последним держать смысловую иерархию, управляемую из одного центра.

Написанное здесь адресовано скорее самой себе, видимо для того, чтобы каким-то образом отреагировать, то ли избавиться от чувства тоски, беспомощности, бессмысленности, то ли наоборот их нагнать.

Часто не удается найти рациональную возможность или логическое основание собрать представляющиеся разношёрстными мысли в какое-то одно высказывание. Всё, и в том числе наша жизнь, является ответом на какие-то несфокусированные, порой прозрачные, порой неясные толчки или пинки извне или изнутри. От взаимодействия с ними, от их интенсивности и направленности зависит ощущение “жизненности”. Университет тоже часть этой жизненности.

Мои попадания в образовательную среду нередко заканчиваются или сломанной ногой, или рукой, или сотрясением мозга о ту стену, которой ограничено сказочное царство нашей образовательной ситуации, где оно живёт своей самостоятельной жизнью. В нём, как и положено по жанру, есть царь, главный герой, как правило, дурак, принцы, принцессы, добрые и злые силы. Цель, к которой следует стремиться, никогда не определяется самим главным героем — на такую деятельность он не способен, дурак же, его учить надо. (Хотя сам он чаще всего так не думает.) Он присваивает эту цель, достигает её всегда с чьей-то помощью, не самостоятельно. Тут в действие вмешиваются остальные персонажи сказки, всякая нечисть и т.д., все заняты тем, чтобы в конечном итоге независимо ни от каких обстоятельств герой достиг цели. Даже противодействие включено в сценарий в качестве необходимого условия запланированных достижений. Причём изменения самого героя в большинстве своём носят чисто внешний характер, суть его не меняется. Этот герой, скажем так, доверчив, некритичен, скажешь ему пойти “туда, не знаю куда, принести то, не знаю что”, он посокрушается, поплачется, поругается, поворчит, но тем не менее пойдёт.

В нашем образовании очень силен сказочный мотив. Как и в сказке, в нем невозможно не считаться со сложившимся ритуалом, а многообразие сюжетных линий не должно нас вводить в заблуждение по поводу непредзаданности всего в нем происходящего.

Лекция в сказке “образование” является на данный момент одним из основных жанров, в котором обретают себя отношения “преподаватель-студент”. Хотим мы этого или не хотим. В ходе педагогической практики, когда я столкнулась с необходимостью работать в этом жанре, для меня весьма резко встал вопрос о смысле лекций — нет никакого смысла читать их тем, кому не интересно, и тем, кому интересно, как это ни парадоксально звучит, тоже. Зачем студенту усваивать мнение преподавателя, если он в состоянии выработать своё, причем исходя не из формальных общеознакомительных вопросов лекции, а своих. Кажется, у Л.Н. Толстого был по этому поводу афоризм: “Образование — это ответы на незаданные вопросы”. Ведь очевидно и то, что проблемности преподавателя и студента имеют разную природу и вряд ли здесь работает закон взаимозаменяемости перспектив. Проблемы одного не могут стать проблемами другого. Как тогда должна быть устроена лекция, чтобы она помогла студенту ставить и разрешать свои вопросы? Иначе, чтобы преподаватель ни делал, он может лишь позабавить, вызвать у студентов сочувствие или недоумение своими действиями. Они будут смотреть на него как на чудака.

Да, возможно, содержание лекции окажется в конспекте студента, и что дальше? Что это даёт? После педагогической практики для меня вдруг обнаружилось, что не понятны ни преподавательская, ни студенческая позиции, их смысл и значение. Можно сказать, что преподаватель, в лучшем случае, “вещь в себе” (когда преподаватель на лекции погружается в ход своих рассуждений, то есть работает хотя бы на себя). Но это не оправдывает его присутствия в аудитории. Противостоять обессмысливанию не удается. Хотя не понятно, что есть позиция студента, что есть преподавательская позиция, скорее всего это не парта и не кафедра, а что-то другое. Но не понятно, должны ли быть между ними различия, если да, то какого рода? А что, если отнять у преподавателя право решать за студента, что ему нужнее, что, если ограничить действие сказочного правила “жираф большой— ему видней”?

Узурпируя право решать за студента, мы как преподаватели берем всю ответственность на себя. Мы только кряхтим под ее бременем. Лишённый ответственности студент лишён свободы, он не свободен ни в выборе перспектив, ни в выборе целей, ни средств. К “хорошему” привыкаешь быстро, как говорит пословица; так и здесь. Комфортно студенту. Не нужно думать о прошлом и будущем, всё знакомо, в принципе, предсказуемо, включая требующийся по определению диплом. Время для студента сжимается в какой-то комок настоящего. Он, наверное, как бомж не интересуется тем, что с ним будет завтра, послепослезавтра. Студент живёт в своём мирке, где всё мило и уютно, на пять лет расписано, а что будет дальше, для чего мне образование и в чем его смысл — это не те вопросы, которые его беспокоят. (“Студент — это состояние души, а не субъект образовательного процесса” — фраза, высказанная студенткой IV курса отделения психологии БГУ).

В сознании не только студента, но и, наверное, у большинства известных мне людей нет истории, тут можно попытаться использовать это понятие в понимании Шпенглера — “История — есть сознание живого развития” [2]. Развитие как категория предполагает временную протяжённость — осознание прошлого, настоящего и будущего (как хронологии, так и направленности). Наша культура, наша образовательная реальность носит анонимный характер, то есть в ней отсутствует исторический субъект, сознательный автор. В библиотеках можно видеть огромное количество “безымянной” “макулатуры”, массу текстов, лишенных контекста, цели своих высказываний, к чему они приведут. Всё прожитое другими утрачивает для нас смысл, оно становится чем-то неподвижным, неизменяющимся, определённой легендой как бы о нас. В настоящем — исчезновение, а в прошлом — тлен. Да, мы “читаем” массу нейтральной литературы, которая становится такой же легендой, как и все остальное, предметом веры со стороны, но она не превращается в наше достояние или, точнее, в стимул, побуждающий к деятельности, осознанной, протяжённой во времени.

У Oртеги-и-Гассета есть такая мысль: “Именно благодаря своему размаху она [наша эпоха] опрокинула все заставы — принципы, нормы, идеалы, установленные традицией. Наша жизнь более живая, напряжённая, насыщенная, чем все предыдущие, и тем самым более проблематичная (проблематичная, но не для повседневного человека — Г.В.). Она не может ориентироваться на прошлое, она должна создать себе собственную судьбу” [1]. И далее: “Есть эпохи, которые не умеют обновить свои желания, они умирают”.

Можно сказать, что наша традиционная (сказочная) модель образования мертва, поскольку она не может найти новых смыслов образования, а её надгробием служат фразы о формировании новой личности студента: “формирование новой личности”, “осуществление профессиональной подготовки”, “обучение способности прогнозировать, рефлексировать собственную деятельность”, “помощь в осуществлении личностного роста”, “приобретение опыта самоопределения и самореализации”, “развитие творческого потенциала студента”, “осуществление гуманизации образования” и т.д и т.п., где не остаётся места самому студенту.

Настоящее образования ориентируется на сиюминутное, повседневный прагматизм определяет наше мышление. Мы живём настоящим, мы захвачены водоворотом событий, который грозит нас смыть, как тот водопад и та река, которые поглотят всё, неся с собой полную деструкцию и разрушение даже прошлого, и в этом смысле настоящее даже опаснее прошлого. Настоящее в образовании засасывает нас похлеще болота того Мира повседневности, который нам с самого детства по жизни знаком и мил, в котором мы чувствуем себя хорошо и комфортно, в своей тарелке. В нём нет экзистенциальных страхов и такой же неопределённости, в нём нет места сомнению, в крайнем случае, мы всегда можем спросить: а что дальше? или пожать плечами: ну и что?. Неправы те люди, которые говорят, что нет рая на земле — ну чем не райское состояние! Настоящее — нет целей, нет желаний, а, соответственно, нет разочарований, нет неудач, всё складывается как замечательная мозаика-паззл, где всегда есть уверенность, что рано или поздно ты найдёшь нужную деталь (и чем больше деталей, тем интереснее, тем больше гордости мы будем ощущать, найдя ей место) — она есть в наборе, её просто надо найти, это только вопрос времени. И в этом мы похожи на детей, которые уверены в непогрешимости родителей.

От сказки осталась лишь форма. Ее живое содержание давно умерло.

Литература

1. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс // Вопросы философии. — 1989. — № 3, 4.

2. Шпенглер О. Закат Европы: образ и действительность. — М.: Мысль, 1998.

 

Назад